* * *

   Как область умственной деятельности литература теснейшим образом связана с философско-мировоззренческими представлениями писателей. Точнее даже будет сказать, что она является их отражением.
   Для древнерусской литературы эта связь была тем более сильна, что в средневековый период художественный метод отражения бытия, присущий литературе, не существовал обособленно от научно-познавательного метода по причине синкретизма средневекового личностного и общественного сознания⁴. В результате литература оказывалась добросовестной калькой современной ей мировоззренческой мысли, и ее развитие тесным образом было связано с развитием мировоззрения древнерусских писателей.
   Начало формирования его можно отнести к X веку, когда мифологическое сознание, основанное на эмпирическом знании и представлениях язычников Древней Руси, столкнулось со стройной космологической системой христианства и с отвлеченными категориями развитого абстрактного мышления.
   После принятия Русью в 988 году христианства в качестве государственной религии, оно на семь столетий становится основой мировоззренческих представлений древнерусских книжников. Подчеркиваю, основой, но не самим мировоззрением. Церковный канон не допускал никаких изменений во взглядах на священную историю, религиозные культы и обрядность, влиял, но не контролировал средневековые представления о мире и человеке. И потому они изменялись на всем протяжении XI-XVII веков.

   Причины этих изменений - в осмыслении практического опыта, накоплении объективных знаний, в попытках их систематизации, что способствовало формированию и совершенствованию умозрительных методов, как средств познания бытия и способов его отражения.
   В истории сознания Древней Руси можно выделить три мировоззренческих периода: X-XIII века, XIV-XVI века и XVII век.
   Но даже в рамках одного периода, скажем X-XIII веков, эти представления не были идентичны в начале и в конце. Ибо начало - это впитывание привнесенных с новой верой знаний, почерпнутых из переводной литературы, и их взаимодействие с образно-поэтическим мировосприятием язычников. А конец ее - формирование (как на основе усвоенного заимствованного , так и осмысления своего собственного практического опыта) мировоззренческой системы, с определенными представлениями о мире.
    Не выясняя сейчас, когда и какие именно представления возникли, обрисую мировоззренческие представления в Древней Руси в X-XIII веках и XIV-XVI веках, поскольку нам важно сейчас представить разницу двух мировоззренческих периодов в целом.
   В сознании книжно-образованных людей X-XIII веков в центре Вселенной находился Творец. Оттуда взирает он на сотворенный им мир. Обратная перспектива икон отражает этот взгляд. Его глазами - из центра мироздания, из глубины иконы - смотрел и иконописец на этот мир. Человек, стоящий перед иконой, был последней точкой в ряду творений. Он "замыкал" икону, составлял составлял с ней целое, и на него был обращен взгляд, идущий из центра мироздания. Попробуйте мысленно продлить расходящиеся из глубины иконы линии, и они упрутся в вас...
   Человек - малый мир, "микрокосмос" - подобие большого мира -"макрокосмоса": "Сотворил Бог человека, - констатирует Иоанн Дамаскин, - как бы некий второй мир: малый - в великом"⁵.
   Человек - божественное творение, как и весь окружающий его мир. И в значении своем они почти равнозначны. Наблюдая непознаваемый мир, человек убеждался в величии Творца. Но человек - подобие Творца, вершина его творения, и тем он возвышается над сотворенным видимым миром.
   Мир устроен волею Бога, и его движение изначально предопределено. Отсюда и провиденциализм в истории: события жизни не взаимосвязаны между собой, каждое из них происходит повелением свыше.
  Заглянем теперь для сравнения (и контраста!) в следующие, XIV-XVI века.
  Постепенно, к концу XVI века обратную перспективу вытесняет привычная для нас линейная перспектива. Изограф взглянул на мир глазами обыкновенного человека. Линии предметов идут от зрителя и сходятся где-то в глубине бесконечности. Наблюдателем мироздания стал человек.
  Именно в этот период произошли значительные изменения в мировоззрении, в результате которых в центре мироздания и, как следствие, в центре внимания, оказался человек. Возник интерес к личности, к поступкам, чувствам, мыслям человека, отразившийся в исторической литературе и быстром распространении бытовых повестей.
  Конечно, это еще не XIX век с глубокой психологической прозой, и даже не XVII век с открытием человеческого характера и попыткой изучения его противоречий, но все же существенный поворот во взглядах на человека. Из подвластного двум началам - добра и зла - творения он постепенно превращался в мыслящую, способную к самоосознанию личность.
  Причина этих изменений - в возросшем интересе к знаниям. В XIV-XVI столетиях переводится разнообразная научная литература, развиваются ремесла, прикладные знания. Эмпирические наблюдения влекут обобщения...
  Изменился взгляд на историю: провиденциализм сменил прагматизм - причинно-следственная связь. Независимая, сотворенная природа поддалась познанию, оказалась в услужении человеку. Появились ее живые описания в литературе...

   Если вот отстраненно посмотреть на две эпохи, то при разительном контрасте напрашивается вывод о скачкообразном развитии сознания, происходящем не без участия социально-исторических катаклизмов ( в данном случае - монголо-татарского нашествия).
  Но, во-первых, мы сравнивали пиковые достижения в осознании мира двух периодов, подготовленные тремя столетиями развития мысли. А, во-вторых, между двумя эпохами существует переходный период - пограничье, адекватное "ситуации культурного перелома" нового времени⁶, когда в недрах сложившейся мировоззренческой системы появляются представления, выходящие за рамки этой системы и, в конечном итоге, приводящие ее к кардинальному изменению.
  "Наше" пограничье имело довольно значительный временной отрезок - вторая половина XIII века - первая половина XIV века - почти столетие, в чем, видимо, сказалось монголо-татарское нашествие, затормозившее развитие городов, и, как следствие, ремесел, и практических знаний.
  Именно в это пограничье - в конце 40-х - начале 60-х годов XIII столетия на Юго-Западе Руси, в столице *.
  С монголо-татарским наществием в 40-х годах XIII столетия закончился период литературы Киевской Руси.
  Начало одного из последующих периодов в истории древнерусской литературы принято относить ко второй половине XIV века, когда в ней обозначились общерусские тенденции (это - время формирования русского централизованного государства), стали появляться новые темы, новые жанры, возник интерес к человеческой личности, природе и т.д. Длился он до конца XVI века и основывался на новой мировоззренческой системе, начавшей формироваться, однако, еще в переходный период - в конце XIII столетия. В этом убеждает анализ отраженных в "Жизнеописании" основных мировоззренческих представлений его создателей и художественных особенностей произведения. Рассмотрим некоторые из них. Это тем более необходимо сделать, поскольку в этом сочинении угадывается возможный дальнейший путь развития литературы, не будь оно замедлено нашествием. Только исторические сочинения XVI - начала XVII века усвоили и развили достижения "Жизнеописания".

  ^{* )} "Жизнеописание Даниила Галицкого" дошло до нас в составе Ипатьевского летописного свода, составленного в начале XIV столетия в Южной Руси. В него вошли три летописи - Лучшее издание Ипатьевского летописного свода осуществлено академиком А.А.Шахматовым во втором томе "Полного собрания русских летописей" (М. 1908).

* * *

   Идея создания жизнеописания князя Даниила принадлежит, судя по всему, очень близкому к нему человеку. Даже не исключено, что они могли вместе воспитываться и были приблизительно одного возраста.
  Первая часть "Жизнеописания" была написана довольно быстро: осенью-зимой 1246-1247 годов, после возвращения Даниила Романовича из поездки в Орду к Батыю за ярлыком на княжение⁷. Князю в ту пору было 46 лет, и автору пришлось с его помощью и с помощью очевидцев восстанавливать многие события из детства и юности Даниила. А некоторые, если сравнивать его сочинение с северорусскими летописями, он так и не восстановил или не посчитал нужным восстановить, поскольку не ставил себе целью воспроизвести хронологию всех событий из истории Галицко-Волынского княжества, а создавал литературное жизнеописание Даниила Галицкого с определенными художественными требованиями.

    Приблизительно с начала 20-х годов автор излагает многие события уже как их современник или очевидец. Так в описании Калкской битвы 1223 года он обронил фразу: "Они посмотрели на нас..." И в повествовании появляется больше бытовых подробностей. Автор старался быть объективным повествователем, но иногда не сдерживался и, где вскользь, а где и умышленно обстоятельно, приводил собственные суждения о происходящем. Достаточно красноречив в этом отношении его пассаж о татарской "чести", оказанной князю Даниилу во время пребывания в Орде.
  После 1247 года работа над биографией Даниила Романовича прервалась и была завершена уже только после его смерти в середине 60-х годов⁸.
   Продолжатель "Жизнеописания" не редактировал предшествующий текст, чтобы изменить идейную позицию произведения. Оба писателя в этом смысле были единомышленниками. Второй внес только ряд добавлений в текст предшественника, чтобы проследить предысторию складывания межгосударственной политики Даниила Романовича и роста его международного авторитета - темы, доминирующей во второй - его - части труда. Но, повторяю, без изменения предшествующей оценки изложенных событий. Это очень существенно и важно для "Жизнеописания" в целом, поскольку сохраняет идейную (наряду с художественной, конечно) целостность произведения.
   На каких же художественно-эстетических принципах зиждется "Жизнеописание Даниила Галицкого" и чем оно отличается от близких ему по жанру житий?

  ^{8 )} См. примечание ⁷⁾

* * *

   Для житийной литературы XI-XIII веков, как и для икон, характерна статичность фигур - отсутствие движения, поскольку движение спряжено с изменением времени - земным уделом. Святые статичны, ибо они вечны и неподвластны земным переменам времени. И спустя два столетия после своей гибели не изменились сродники Александра Невского киевские князья Борис и Глеб, оказавшие ему помощь в битве с крестоносцами, и так же молоды, как были в жизни, ибо принадлежат сакральному времени - вечности.
    Статичность - символ вечности и святости.
    Очень четкое определение житийному образу дал В.О.Ключевский: "Житие - не биография, а назидательный панегирик в рамках биографии, как образ святого в житии - не портрет, а икона⁹.
    Реальную историческую фигуру, чтобы подчеркнуть ее реалистичность, можно показать только в движении, только в окружении бытовых реалий, с пристальным вниманием к деталям - чем прославится литература нового времени. Но именно этим принципом руководствовались и древнерусские писатели середины XIII века в своей попытке живописать Даниила Романовича.
   Конечно, их стремление разобраться в психологии поступков героя ^* - это еще не новое понимание характера, но значительный шаг на пути к его познанию. И в своем сочинении они вплотную подошли к открытию характера.
   Прежде всего они отказались от идеи первородного греха.
    В средневековом сознании человек был греховен от рождения, поскольку на нем лежит грех прародителей -Адама и Евы. С тех пор за человека борются две альтернативные силы: Христос и Антихрист - воплощение добра и зла. Человеку не отказано в праве выбора того или иного жизненного пути, хотя во многом он подвластен воздействию борющихся сил. Злые дела в жизни совершаются по наущению дьявола: вражда между князьями, братоубийство, обман и т.д. Добрые дела - по воле бога.
    Избрав добродетельный жизненный путь и прожив праведную жизнь, человек может искупить и первородный грех, и нажитые. Это путь святых. Но он не заказан и простому смертному, ведь каждый христианин должен стремиться к праведной жизни и благочестивым поступкам, искупающим грехи. Примеры такой жизни он постоянно находит в житийной литературе XI-XIII веков, которая с особой заинтересованностью разрабатывает эту тему, сосредоточивая свое внимание на духовно-нравственной жизни героя, его моральной борьбе со злом.
   Для житийного героя характерны поступки, важные в плане личного самосовершенствования и касаются его одного; для княжеского жизнеописания - действия князя, которые важны не столько ему, сколько княжеству, государству, но и они должны быть столь же высоконравственными.
   

  ^{* )} Скажем выяснение причины казни венгерского воеводы Фильния и "мятежника земли" Володислава, кроющейся, по мнению автора, в гневе Даниила на них. И поскольку автор не просто упомянул о казни, но указал причину, стало быть, хотел обратить на нее внимание.

    Кстати сказать, в период централизации русского государства во второй половине XIV-XVI вв. мотив созидательной деятельности разовьется и в житиях ряда церковных деятелей (но именно деятелей!) - Сергия Радонежского, митрополита Алексия, митрополита Петра и т.д.
   Поэтому князь в идеале должен уметь принимать "соломоновы решения", беспокоиться о судьбах подданных и своего княжества, то есть занимать активную позицию.
   Этот идеал князя выразил еще Иларион в "Слове о Законе и Благодати". Теоретически обосновав право личности на свободу действий, русский митрополит иллюстрирует свои положения примерами из жизни и деятельности первых киевских князей-христиан, и прежде всего Владимира Святославича, свобода волеизъязвления которого выразилась в выборе христианства в качестве государственной религии и крещения Руси¹⁰.
   Но более основательно тема личности раскрывается в "Жизнеописании Даниила Галицкого", ведь оно фактически дает подробное описание истории становления личности с малых лет и до смерти.
   Девятилетним ребенком впервые сажают на княжеский престол в Галиче Даниила крамольные галицкие бояре. Описывая трогательную сцену прощания Даниила с матерью, изгоняемой боярами из города, автор в небольшом эпизоде передал и отчаяние юного князя, бессильного что-либо изменить, и решительность в ситуации, затрагивающей его достоинство, когда управитель Александр силой пытался отвести за узду лошадь с Даниилом.
    Твердость в принятом решении и уверенность в достижении поставленной цели звучат в устах 13-летнего Даниила и 11-летнего Василька, владевших крохотным уделом - Тихомлем и Перемылем - и мечтавших о богатой столице Волынского княжества - отцовском уделе: "Так или иначе, а Владимир будет наш, с Божьей помощью!" Что, кстати, вскорости и случилось.
   

   Воля и решительность были главными союзниками Даниила. "Жизнеописание" насыщено тому примерами. Он никогда не отступал, демонстрируя поразительное мужество в бою. Скажем, во время битвы с монголо-татарами на реке Калке в 1223 году, в пылу боя 22-летний Даниил не ощутил ран нателе своем и, только выйдя из боя и утолив жажду, почувствовал их: "Был ибо отважен и храбр, от головы и до ног не было на нем пороков", - заключает писатель цитатой из библейской Книги Царств.
    Значительных усилий - выдержки, целеустремленности, дипломатического такта, полководческого искусства - потребовала от него борьба с боярством за отчий престол. Только в 1245 году, нанеся под Ярославом поражение Ростиславу Черниговскому^*, при поддержке своего тестя - венгерского короля Белы, - удерживавшего Галич, Даниил окончательно утвердился в столице княжества. Однако уже на следующий год вынужден был отстаивать свое право и добывать ярлык на княжение у Батыя.
    Интересы Даниила не ограничивались одними русскими проблемами. И автор показывает рост с годами международного авторитета князя. Он выступил инициатором союза европейских правителей в организации похода против татар. И не его вина, что этот поход не состоялся. Со своей строны он сделал все от него зависящее, даже пошел на сближение с римской церковью. Признанием его заслуг и авторитета были присланные папой Иннокентием IV знаки королевского сана и коронация Даниила в 1253 году.
   Перечисляя достоинства характера Даниила, "Жизнеописание" называет его князем добрым (примеры тому - его отношение к Михаилу и Ростиславу Черниговским, Александру Белзскому), "храбрым и мудрым, вторым по Соломоне". Эти качества, несомненно, способствовали тому, что к концу жизни он стал могущественнейшим князем, обладавшим вместе с братом Васильком Русской землею, Киевом, Владимиром^**, Галичем; построившем много новых городов, в том числе Холм, Данилов, Львов.
   Дружбой с братом дорожил он превыше всего. В "Жизнеописании" нет даже намека на какую бы то ни было размолвку между ними.
   Был он верен данному слову, отстаивал справедливость и того же требовал от своих сыновей. Прощал врагов своих и даже щедро одаривал их: отдал Киев Михаилу Черниговскому^***.
    Своими победами и походами снискал славу и в Русской земле, и в Европе, куда так далеко, кроме него, никто из русских князей не ходил.
    Он был искусным полководцем, признававшим победу или смерть. С малой дружиной побеждал многочисленные полки. Ятвяги, литовцы, поляки, венгры, немцы, чехи - равно почувствовали силу и храбрость русского войска. Даже монголо-татарам пришлось считаться с ним и сделать его своим союзником, а не подданным.
    Умер Даниил Романович в 1264 году и был похоронен в воздвигнутой им новой столице княжества - Холме.

 ^{** )} речь идет, конечно, о Владимире-Волынском [Прим. Шишкина С.П.];

^{*** )} следует отметить, что Михаил Всеволодович был женат на сестре Даниила Романовича [Прим. Шишкина С.П.];

* * *

   Проще всего в построении описания такой насыщенной событиями жизни было бы использовать испытанный летописный прием - летосчисление. Погодная разбивка, вокруг которой концентрируются летописные рассказы, выступают надежным композиционным стержнем произведения. Уберите, скажем, из "Повести временных лет" хронологию, и летопись превратится в набор ничем не связанных занимательных рассказов. Хронология выстраивает (и тем самым связывает между собой) события в строгой очередности, исключая всякое перемещение событий во времени, то есть упоминание о чем-то не в "свое" время, ибо сознанием летописца руководили представления о предопределенности каждого события как в истории государства или княжества, так и в судьбе людей.
    За полтора столетия, разделяющие "Повесть временных лет" и "Жизнеописание Даниила Галицкого", произошли существенные изменения во взглядах на время. Но чтобы оценить эти перемены, необходимо вникнуть, хотя бы в общих чертах, в средневековые представления о времени.
    К середине XIII века, когда создавалось "Жизнеописание Даниила Галицкого", уже прочно закрепились в сознании христианские представления о линейной протяженности времени и его связи с историей. У них была общая точка отсчета - сотворение мира за 50508 лет до рождества Христова и линейная протяженность, выражающаяся чередой лет - хронологией. Каждое событие фиксировалось своим годом, года можно было считать, а время - мерить.
    Линейное время в отличие от предшествовавших ему двух форм мифологического времени - кругового (циклического), присущего обрядовой поэзии, и эпического, отразившегося в былинах XI-XIII веков, не было замкнутым. Оно не ограничивалось днем настоящим, как круговое, и не замыкалось на прошлом, как эпическое¹¹. Но и направление его движения, а стало быть, и истории, отличается от нашего. Для древнерусского писателя идти вперед значило идти в прошлое. Впереди, по его представлению, шли предки. Он - за ними. "Задние" события - это последние по времени события¹². Вспомните фразу молодых Святославичей из "Слова о полку Игореве": "преднюю славу сами похитим, а заднюю ся сами поделимъ".
    И хотя линейное время и не было замкнутым, все же оно было ограниченным.
    С одной стороны его вектор ограничивался начальной точкой творения - 5508 годом, а с другой - Страшным судом. Время последнего - неизвестно. Поэтому время имеет неопределенную протяженность, и не нельзя говорить о его замкнутости.
    Именно это, ограниченное двумя временными точками - творения и Страшного суда - линейное по протяженности время является земным временем, временем текущим и измеряющимся. В этом времени нет вечности - покоя. Вечность - прерогатива святости, небесного бытия.
    В подавляющем большинстве литературных произведений XI-XIII веков речь идет только о "двух полах" земного времени - прошлом и настоящем. И очень редко - о будущем.
    Понятие будущего в средние века так же неадекватно нашему представлению о нем ¹³. Оно было двуплановым: собственно будущим, о котором говорится уже в "Слове о Законе и Благодати" митрополита Илариона - это "будущий век", "жизнь нетленная" - время после Страшного суда, сопряженное с вечностью. То есть сакральным небесным временем; и будущим земным - отрезком времени от настоящего до Страшного суда. Нестор в "Повести временных лет" назвал это время "предибудущим" - временем, находящимся перед будущим.
    Это земное будущее известно только Богу, и никто из смертных знать его не может. Истинный христианин, ежели на то не было воли свыше (как в случае с монахом Еремией, которому "был дар дарован от Бога - проповедовать будущее" из "Повести временных лет"), сам не может предугадать, а тем более предсказать будущее. Вот почему летописцы "Повести временных лет" старались не опережать события и не заглядывать вперед, а строили свое аовествование в строгой хронологической последовательности.
    Если летописцу середины XI века было важно соотнести событие со временем, в которое оно произошло, то в сознании галицких писателей середины XIII века событие имело значение само по себе, и временная привязка не играла былой роли. Вот почему они изначаоьно отказались от хронологии, заявив об этом в самом "Жизнеописании": "Хронографу приходится описывать всех и все происходящее, иногда забегать вперед, иногда отступать назад. Мудрый, читая, поймет. Число годов мы здесь не писали, потом впишем..." Им было важно не просто вместить во временные рамки какое-то событие, а логически завершить рассказ о нем. Отсюда -иной принцип построения произведения, предоставляющий определенную свободу в изложении материала. По необходимости можно было забегать в изложении вперед или же возвращаться к рассказанному. Насколько этот прием был нов для того времени, понимали и сами писатели, поэтому и заметили, что умный, читая, поймет. Отказавшись от хронологии, как связующего элемента повествования, они заменили ее прагматической связью событий. Причинно-следственные отношения стали ключевыми в "Жизнеописании Даниила Галицкого" и делали его цельным произведением.

 ^{12 )} Словарь русского языка XI-XVII вв. Вып. 5. М. 1978, с. 184-185;
Лихачев Д.С. Поэтика древнерусской литературы.

 ^{13 )} Более подробно см.: Ужанков А.Н. Будущее в представлении писателей Древней Руси XI-XIII веков. - "Русская речь", 1988, № 6.

    Уже в самом начале - в завязке - дана попытка объяснить причины мятежа в Галицкой земле: "По смерти великого * пришлось срочно покинуть свою отчину с малыми детьми. Роман Мстиславич состоял в родстве как с венгерским королем Андреем II, так и с польским князем Лестьком Белым¹⁴. Они-то и приютили Романовичей. Так начались многолетние скитания Даниила.
    Галицкие бояре, стремясь прибрать власть к своим рукам, искусно манкировали приглашенными ими же самими на галицкий престол князьями, всячески препятствуя вокняжению на нем единственного законного правителя - Даниила Романовича. Фактически "Жизнеописание" до середины 40-х годов повествует о его борьбе за отчий престол и с боярской оппозицией, и с претендовавшими на Галицкое княжество черниговскими князьями¹⁵, и с посягавшими на него поляками и венграми.
    Вся эта борьба довольно скурпулезно отражена писателем и очень зримо воссоздает обстановку той поры.
    Но и при отказе от принципа временной последовательности в изложении событий и установлении между ними прагматических связей, не изменились взгляды на историю в целом. И галицким писателям присущи те же представления об истории, как проявлении Божьей воли. Для них остается несомненным, что все события предопределены свыше. И покровительство, и заступничество небесных сил Даниил ощущал постоянно.
    Так, во время похода венгерского короля Белы на Галич в 1229 году "послал на него Бог архангела Михаила отворить хляби небесные" и "казни фараоновы", а в результате - карательная экспедиция Белы не получилась.
    Хвастовство венгерского воеводы Фильния (Фили) осталось только похвальбою, поскольку "Бог не услышал его похвальбы".
    В 1240 году "сохранил Бог Холм от безбожных татар".
    В 1246 году Даниил вернулся от татар невредимым, "поскольку Бог спас его".
    И, наконец, в 1253 году Даниил Романович Галицкий королевский "венец от Бога принял в церкви святых апостолов". В этом сообщении, кстати сказать, выражен долгое время отстаиваемый древнерусскими писателями постулат о богоданности княжеской власти, выраженный еще в "Повести временных лет" ("Бог дает власть, кому хочет, ибо поставляет цесаря или князя всевышний тому, кому захочет дать"), и провиденциализм истории. Но по сравнению с "Повестью временных лет" провиденциализм "Жизнеописания" заметно слабее. Нет ни одного случая, чтобы автор сказал, подобно авторам повести: "На следующий год вложил Бог мысль добрую русским князьям: задумали дерзнуть на половцев пойти, в землю их". Или: "Вложил Бог в сердце князьям русским... и собрались на совет в Долобске".
    По убеждению авторов, небесные силы, несомненно, оказывали значительную поддержку Даниилу, но, что важно, не руководили его поступками, а предоставляли ему свободу действий. Стало быть, в осмыслении истории писателями уже значительно возрастала роль индивидуальных деяний личности, что и нашло отражение в описании биографии Даниила Галицкого.
   

 ^{14 )} Речь идет о событиях лета 1206 года.
Роман Мстиславич Галицкий состоял в родстве с краковским князем Лестьком (Лешком) Белым (1186(7)-1227) и венгерским королем Андреем II (1176(7)-1235). Их общим прадедом был князь киевский Мстислав Владимирович. Дочь Мстислава Владимировича Ефросиния была бабкой Андрея, а сын Изяслав - дедом Романа. Следовательно, Роман и Андрей - троюродные братья. Отсюда такое участие в судьбе Даниила и Василька Романовичей.
Все-таки интерес здесь, прежде всего, политический. Андрей стремился именем Даниила присоединить Галицкое княжество к Венгерскому королевству.
А троюродное родство - для того времени и не родство вовсе! Тот же Роман Мстиславич, например, долго воевал с бывшим союзником тестем, пока в 1203 году не постриг в монахи его, тещу и свою жену [Прим. Шишкина С.П.].

 ^{15 )} Речь идет о черниговских князьях Игоревичах - Владимире, Романе и Святославе - сыновьях героя "Слова о полку Игореве" Ярослава Галицкого (ум. в 1187 г.).
Никак не могу разобраться - почему Ефросиния считается (и не только здесь) матерью Игоревичей, ведь она стала женой (второй) Игоря с 1184 года, а все Игоревичи родились раньше? Может кто разъяснит? [Прим. Шишкина С.П.].

* * *

    Даже сокращенное нами в четыре раза¹⁶ и переведенное на современный русский язык, "Жизнеописание" сохраняет свои литературные достоинства и позволяет судить о высоком словесном мастерстве безымянных древнерусских писателей¹⁷. В небольшой статье трудно показать все художественные достоинства, их можно только перечислить, приводя один-два примера.
    Здесь и стройная, хорошо продуманная композиция произведения, подчиненная общей идее. Автор настолько четко представлял весь свой ируд в целом, что давал названия некоторым его частям, выделяя тем самым и их самих, и главное в них: "Начнем рассказывать о бесчисленных ратях, и о великих деяниях, и о частых войнах, и о частых крамолах, и о частых восстаниях, и о многих мятежах. Смолоду не было покоя Даниилу и Васильку". Или: "Побоище Батыево" и другие.
    Авторы - искусные мастера описания баталий: это и взятие Батыем Киева, и бой Даниила с Ростиславом под городом Ярославом в 1245 году. Подобных сцен в "Жизнеописании" много.
    Предприняты в нем и попытки словесного портрета героев: "Василько был среднего роста, умом велик, и дерзостью, и храбростью, он много раз побеждал язычников и много раз посылал на них войска..."

 ^{17 )} Более подробно см.: Ужанков А.Н. Об авторском стиле... с.58-65

    Авторы - мастера бытовой детали, вовремя подмеченной и к месту приведенной. Именно детали оживляют повествование, создают запоминающиеся художественные образы.
    Четырехлетний Василько с кормилицей покидает Владимир ночью, убегая через дыру в городской стене! Девятилетний Даниил не узнает свою мать после вынужденной четырехлетней разлуки, а затем плачет, расставаясь с ней по воле галицких бояр.
    Юный Лев Данилович ломает копье о гордого воеводу Филю, чуть не захватившего в плен его отца. В той же битве Даниил с такой силой проткнул спешащего на помощь Филе воина, что древко копья сломалось. Или, скажем, деталь, приведенная в рассказе об осаде города Калеша: воины Даниила стояли в воде, окружавшей город, но на них было сброшено столько камней со стен городских, что вскоре они стояли на них, как на суше! Да и город не могли взять в первый день по вполне обыденной причине: поскольку город окружали заросли лозняка, то полки Даниила и Василька не видели друг друга и не могли скоординировать свои действия: когда наступали одни, другие тем временем отходили, и наоборот.
    Всего одной фразой писатель передает многочисленность татарского войска, обступившего Киев. Но какой! Татар было так много, что от скрипа их телег, рева верблюдов, ржания лошадей нельзя было услышать голоса говорящего! И, казалось, не просто Киев был осажден, а вся земля Русская была наполнена ратными.
    Таких ярких деталей много в произведении, и тем оно выделяется на общем литературном уровне своей эпохи.
    Описание постоянной борьбы уже само по себе вносит в сюжет динамичность и напряженность. Но авторы "Жизнеописания", чтобы сохранить интерес читателя к повествованию, часто используют небольшие, предопределяющие развитие событий в будущем ремарки. Скажем, жители Дорогочина не впустили князя Даниила в бывший его город в трудное для него время, и автор сообщает: "Бог же впоследствии отмщение сотворил властителю города того и отдал его в руки Даниилу". Естественно, хочется узнать: когда и как именно? Но не всегда позднее приводятся более подробные ответы.
    Бояре на пиру оскорбили князя Даниила, выплеснув в лицо ему чашу вина, но он стерпел, ибо "когда-то Бог сотворит им возмездие".
    Под 1217 годом "Жизнеописание" рассказывает о хвастливом венгерском воеводе Фильние (Филе), грозившем пленить многих русских. И вот результат: "Бог того не потерпел. В иное время убит был Даниилом Романовичем издревле прегордый Филя". Но на сей раз обстоятельства его гибели описаны более подробно. (См. стр. 211)^*.
    Укажу еще на один художественный прием, встречающийся в "Слове о полку Игореве" и использованный авторами "Жизнеописания". Это - персонификация, то есть одушевление предмета, перенесение на него человеческих свойств: "Даниил гнал через овраг глубокий угров и русь, избивая их, и скорбя о брате, не ведая, что с ним. Увидев же хоругвь (знамя) его, ляхов женущую, был в радости великой.
    Стремление к объективности или художественной правдивости, а скорее, то и другое вместе, способствовали появлению в повествовании противоположных точек зрения на события. Общий взгляд на происходящее и описываемое - это взгяд сторонника Даниила, человека ему преданного, отстаивающего его интересы. Поэтому эпизоды, в которых принимает участие галицкий князь, увидены как бы его глазами, а ситуации оценены им самим. Как, например, в эпизоде со взятием Калиша Даниилом, Васильеом и Конрадом, когда Даниил переодевается, чтобы инкогнито послушать переговоры с горожанами. (См. стр. 208)^**.
    Между тем, автор часто оставляет своих любимых героев и заглядывает в лагерь противников, и тогда события излагаются уже в их видении. Например, с позиции Ростислава Михайловича: "И видел Ростислав приход ратников, исполчил воинов своих - русских и угров, и ляхов, и пошел против них (то есть Даниила. - А.У.). Пеших же оставил напротив ворот городских - стеречь ворота, чтобы не вышли (из города) на помощь Даниилу, и не иссекли пороков..."
    И, наконец, это те эпизоды, в которых чувствуется личное присутствие автора. Прежде всего это описание поездки Даниила в Орду. В ней столько подробностей, столько различных нюансов, что скорее всего их мог описать только участник поездки.
    Много можно приводить примеров, свидетельствующих о незаурядном мастерстве безымянных древнерусских писателей, но хотелось бы поговорить о них самих, вернее одном из них и назвать его по имени.

 ^{** )} И здесь в статье ссылка на текст . [Прим. Шишкина С.П.]

* * *

    К горькому сожалению, большинство древнерусских литературных произведений не сохранили имен своих создателей, в том числе и "Жизнеописание Даниила Галицкого". Их приходится восстанавливать, когда это возможно, по отдельным, иногда косвенным признакам. Имеются они и в нашем произведении. Их не очень много, поскольку автор не ставил целью себя обнаружить, но они благоприятным образом согласуются и дополняют друг друга.
    Речь идет об авторе первой редакции "Жизнеописания", который избрал и непривычный жанр, и создал свой повествовательный стиль, отказался от привычной хронологии и сам описал значительный отрезок жизни своего князя: с 1205 года по начало 1247 года.
    Последняя статья его сочинения повествует о возвращении Даниила Романовича из Орды и заканчивается сообщением об отъезде названного Даниилом митрополита Кирилла на поставление к патриарху в Никею. Последовавший за этим 16-летний перерыв в работе над "Жизнеописанием" дает право предположить существование определенной связи между поездкой Кирилла и прекращением работы над сочинением¹⁸.
    Как известно, после возвращения из Никеи в 1250 году, то есть после поставления в митрополиты, Кирилл, не заезжая в Галицкую Русь, отправился к Александру Ярославичу Невскому во Владимиро-Суздальское княжество^*.
    После смерти в 1262 годуАлександра Невского было написано его "Житие". Еще В.О.Ключевский - один из крупнейших знатоков житийной литературы - называл "Житие Александра Невского" "исключительным, своеобразным опытом жития, не повторившегося в агиографии" ¹⁹.
    А другой исследователь княжеских житий - Н.Серебрянский видел в его основе особую светскую повесть о "мужестве" Александра Ярославича, но не привел ей аналогий ²⁰.
    Аналогия существует только одна - "Жизнеописание Даниила Галицкого", но тогда на это произведение смотрели как на летопись и никаких параллелей и сравнений не проводили.
    Впервые их сопоставил Д.С.Лихачев, доказав прежде всего, что оба памятника относятся к жанру жизнеописания.
    Для нас очень важны наблюдения и выводы ученого относительно значительной близости этих двух произведений, дающей возможность предположить, что они созданы одним автором ²¹.
    Д.С.Лихачев связывает появление "Жития Александра Невского" с именем Кирилла, полагая, что княжеское жизнеописание создано по заказу митрополита. Однако в позднейших работах, и в частности, во вступительной статье к третьему выпуску "Памятников литературы Древней Руси", он пишет: "Светское "Жизнеописание Даниила Галицкого" послужило образцом для церковного "Жития Александра Невского"... "Житие..." было, по-видимому, составлено в том же кругу книжников, ибо "печатник" Даниила - Кирилл - стал Митрополитом Кириллом, переехавшим на северо-восток и помогавшим Александру. Он сам, этот Кирилл, или кто-то из его окружения составил оба жизнеописания - и Даниила, и Александра (выделено мной - А.У.). В этом убеждает множество стилизованных и лексических совпадений" ²². Однако исследователь никак не объяснил, как могло случиться, что жизнеописание Даниила, которое, по мнению ученого, "прервалось до его (Даниила - А.У.) смерти в 1264 году - где-то около 1255-1256 годов" ²³ и составлялось в Холме, может принадлежать перу Кирилла, уже пять или шесть лет, к тому времени проживавшему в Суздальской земле.
    Наиболее ценными остаются рассуждения Д.С.Лихачева о сходстве двух стилей двух произведений и возможном их общем авторе. Причем их можно расширить.
    В обоих жизнеописаниях автор строит повествование, следуя основным жизненным вехам героев, опираясь при этом как на собственные наблюдения, так и на воспоминания и рассказы участников событий и князей. Для "Жизнеописания" такие примеры мы указывали выше, для "Жития" приведем сейчас: "Си же вся слышахъ от господина своего Олександра и от инехъ, иже в то время обретошася и в тои сечи". Или в другом месте: "Се же слышах от самовидца и рече ми..."
    Важно отметить, что в обоих памятниках одинаково использован заимствованный материал: в значительной степени он приходится на ранние периоды жизни князей. В "Жизнеописании" - до середины 20-х годов, на тот период, который автор не мог знать по своему возрасту; а в "Житии" - до начала 1250-х годов. Последнее обстоятельство для нас особенно важно. Ведь если события в "Житии Александра Невского" до 50-х годов передаются со ссылкой на свидетелей в авторском пересказе, а после 1250 года уже в изложении очевидца, то, следовательно, автор появился в окружении Александра Невского после 1250 года. Да он и сам говорит об этом в начале своего труда: "Азъ худый и многогрешный, ...покушаюся писати житие ...князя Александра, сына Ярославля ...понеже слышахъ от отецъ своихъ и самовидец есмь възраста его радъ бых исповедалъ... честное и славное житие его". "Самовидец возраста" - это не свидетель взросления князя, как полагают многие, а очевидец его зрелости ²⁴. В дополнение к словарным примерам приведу еще один - из "Повести временных лет": "...кормящи сына своего до мужьства его и до взраста его". Следовательно, автор не был свидетелем детских лет Александра, а стал очевидцем зрелых лет его жизни, судя по его собственному сочинению, с тридцатилетнего возраста (Александр Ярославич родился в 1220 году).
    Примечательно еще одно замечание автора в приведенной выше цитате, где он говорит, что рассказы об Александре Невском "слышахъ от отецъ своихъ". Здесь, конечно же, имеются в виду отцы духовные - священники. Подобное выражение было в обиходе русской православной церкви. Его употребили и митрополит Иларион в "Слове о Законе и Благодати" в обращении к Ярославу Мудрому: "Ты же съ новыми отци нашими епископы снимаяся часто". Но кто мог назвать духовных отцов "своими", кроме высшего церковного иерарха и князя? Поскольку князь в данном случае не в счет, остается митрополит Кирилл.
    Следовательно, авторские слова в начале "Жития Александра Невского" принадлежат митрополиту Кириллу, впрочем, как и все произведение в целом. Он не мог наблюдать детских лет Александра Ярославича, поскольку приехал во Владимиро-Суздальскую Русь только в 1250 году, о чем сам и засвидетельствовал.

 ^{* )} Александр Невский получил ярлык на великое княжение Владимирское только в 1252 году. В 1250 году он был князем Киевским, но жил в Новгороде, куда, по-видимому, через разоренный Киев первоначально и поехал митрополит Кирилл [Прим. Шишкина С.П.].

 ^{19 )} Ключевский В.О. Биографический очерк, речи и пр. М. 1914, с.68.

 ^{20 )} Серебрянский Н. Древнерусские княжеские жития. М. 1915, с.200.

 ^{21 )} Лихачев Д.С. Русские летописи... С.258-267; его же: Галицкая литературная традиция в "Житии Александра Невского" - ТОДРЛ, т.V. М.-Л., 1947, с.36-56.

 ^{22 )} Лихачев Д.С. Литература трагического века в истории России. - Памятники литературы Древней Руси. XIII век. М., 1981, с.21.

 ^{23 )} Там же. С.20.

 ^{24 )} Словарь русского языка. XI-XVII вв. Вып. 2. М. 1975, с.304-305.

    Пока это предварительный вывод. Он и не противоречит заключению Д.С.Лихачева об едином авторе "Жизнеописания" и "Жития", но требует, в русле наших замечаний по гипотезе Д.С.Лихачева, одного важного уточнения: не всего "Жизнеописания", а только его первой редакции, законченной в начале 1247 года (по "Жизнеописанию" - 1250 год).
   Самое веское доказательство - неожиданное доказательство.
    Не обратив на то внимания, Д.С.Лихачев при сопоставлении стилей двух княжеских жизнеописаний приводит примеры не из текста всего "Жизнеописания", а только части, заканчивающейся 1250 годом, что соответствует выделенной нами его первой редакции, и ни одного - из второй, более поздней части. Следовательно, даже по исследованию Д.С.Лихачева, роднит "Жизнеописание" с "Житием" только первая редакция биографии Даниила. А это служит лучшим доказательством того, что первая редакция "Жизнеописания" и "Житие Александра Невского" принадлежат перу одного автора, не исключено - Кирилла.
    Стало быть, действительно, с отъездом Кирилла из Галицкого княжества в нем не осталось автора "Жизнеописания", и именно этим отъездом вызван шестнадцатилетний перерыв в работе над ним. И если в "Житии" имеются косвенные указания на причастность к нему Кирилла, то они должны быть и в "Жизнеописании Даниила Галицкого". Вернемся к его тексту и более внимательно изучим тот отрезок, в котором неоднократно упоминается Кирилл. Начнем с подробного рассмотрения хронологии рассказа о войне черниговских князей Михаила Всеволодовича и его сына Ростислава с Даниилом и Васильком Романовичами. В нем то и упоминается печатник Кирилл, направленный Даниилом Галицким в Бакоту, захваченную Ростиславом. Эти события произошли в конце 1241 года. Уйдя из-под Бакоты, уступив ее Кириллу, Ростислав пошел на Галич, поскольку Даниил находился со своим войском в Балаховской земле. Узнав об этом, Даниил и Василько собрали войско и отправились на Ростислава. Это уже было в начале 1242 года по весне. Ростислав бежал и наткнулся на возвращавшихся из похода в Европу татар. Они окончательно растрепали его войско, и Ростислав отправился в Венгрию.
    Даниил Романович, узнав о том, не стал преследовать Ростислава, но отправился навести порядок в Галицкой земле, в частности, в Бакоте и Калиусе, и вернулся в Холм. Василько поехал во Владимир. Все это - события весны 1242 года.
    В Холм к Даниилу пришла новая весть о татарах: "Данилу же будущу во Холме, прибьже к нему половчинъ его именем Актай, рекый, яко: "Батый воротилъся есть изо Угоръ, и отрялил есть на тя два богатыря возискати тебе: Манъмана и Балаа. Данилъ же, затворив Холмъ, еха ко брату си Василкови, поима с собою Курила митрополита".
    Происходило это в конце весны 1242 года. Обращает на себя внимание, что между поездкой Кирилла-печатника в Бакоту и сообщением о Кирилле-митрополите прошло очень мало времени - несколько месяцев: с конца 1241 - начала 1242 года по конец весны 1242 года.
    Следующие сообщения касаются уже событий 1244 года. Они повествуют о неудачной поездке Михаила Черниговского в 1244 году в Венгрию, где "король же угорьскый и сынъ его Ростиславъ чести ему не створиста" ^*. Он возвращается в Чернигов и вскоре отправляется к Батыю, где и погибает мученической смертью 20.IX.1246 г.
    Что же касается Даниила и Василька, то автор сообщает о двух похода братьев зимой 1244 года на польского князя Болеслава, предпринятых из Владимира. А уже о третьем походе 1244 года на Люблин сообщается, что князья отправились из Холма.
    В дальнейшем, то есть после 1244 года, Холм постоянно находится в поле зрения автора, будь то описание войны с Литвой или Ростиславом, или иное какое-либо сообщение. Стало быть, в довольно цельном освещении событий 1238-1246 годов отсутствуют известия из Холма со второй половины 1242 года по 1244 год. Их заменяют владимирские. Это наводит на мысль, что во время отсутствия Даниила в Холме со второй половины 1242 года по 1244 год сведения для его жизнеописания в Холме не регистрировались, но регистрировались во Владимире. То есть автор жизнеописания Даниила покинул Холм вместе с князем, в противном случае Холм бы не выпал из его внимания, это не в его практике. Но, как свидетельствует "Жизнеописание", князь Даниил покинул Холм весной 1242 года вместе с названным митрополитом Кириллом.
   Таким образом, получается, что, когда Кирилл на полтора года выехал из Холма во Владимир, в "Жизнеописании" попали только владимирские сведения и отсутствуют холмские. На память приходит отъезд Кирилла из Галицкой земли, который совпал с прекращением работы над "Жизнеописанием". Случайны ли эти совпадения?
    Конечно, можно предположить, что рассказы о двух походах из Владимира автор мог услышать и от самого Даниила Романовича, и в таком случае, нельзя связывать поездку Кирилла с Даниилом во Владимир, как свидетельство причастности Кирилла к составлению "Жизнеописания". Однако это предположение кажется менее основательным. Ведь если посмотреть на описание взаимоотношений галицких и черниговских князей в начале 40-х годов, то значительное место в них занимает рассказ о поездке печатника Кирилла в Бакоту, с указанием подробностей, уличающих в авторе очевидца. параллельное упоминание действий Даниила - это стремление восстановить правдивое течение событий, но повествование о Данииле беднее подробностями. Они могли быть вполне восстановлены по рассказам самого князя.
    Тогда получается, что автор-очевидец находился там, где был Кирилл, и повествование о Кирилле заметно доминирует над повествованием (в то время) о князе Данииле. Попутно замечу, что нет в этом отрезке и холмских известий.
    Существенна и еще одна деталь из этого же рассказа. Кирилл в беседе с Ростиславом под Бакотой чуть ли не дословно повторяет авторский текст "Жизнеописания" под 1238 годом: "се ли твори возмездье уема (дядьям) своима воз добродеянье! Не помниши ли ся, яко король угорьскый изгналъ тя бе и земле сь отцьмь ти? Како тя восприаста огосподина моя, уя твоя, отча ти во величи чести держаста, и Киевъ обечаста, тобе Луческъ вдаста, и матерь твою и сестру свою изъ Ярославлю руку изъяста и отчю ти вдаста".
    Сравним с авторским текстом 1238 года: "Король (венгерский) же не вдасть девкы своей Ростиславу и погна и прочь ...Данилъ же и Василко не помянуста зла, видаста ему сестру... приведоста его из ляховъ ...обеща ему Киевъ Михаилови, а сынови его Ростиславу вдасть Луческъ..."
    Не свидетельствует ли близость приведенных отрывков, что они одним лицом - Кириллом?

    Теперь попытаемся опровергнуть этот вывод. В "Жизнеописании" Кирилл (если он автор) говорит о себе и в первом, и в третьем лице. В "Житии Александра Невского" - и в первом, и в третьем. Возможно ли такое? Аналогии подобному мне неизвестны. Правда, заканчивая работу над "Повестью временных лет", игумен Выдубицкого монастыря Сильвестр отметил: "Игуменъ Силивестръ святаго Михаила написахъ кънигы си Летописец, надеяся отъ Бога милость прияти, при кънязи Володимере, къняжащу ему Кыеве, а мъне въ то время игуменящу у святого Михаила... а иже чьтеть кънигы сия, тъ буди ми въ молитвахъ". Если в надписи было возможным сочетание первого и третьего лица, то почему оно невозможно в самом тексте? ²⁵.
    Если абстрагироваться от предположения, что автором первой редакции "Жизнеописания" был митрополит Кирилл, тогда нужно признать, что это был человек, очень близкий как Даниилу, так и Кириллу, а скорее всего - его подчиненный. Иначе нельзя объяснить ни умалчивание имени Кирилла в поездке в Орду, ни подробное описание поездки Кирилла в Бакоту. Но в таком случае нужно признать, что Кирилл брал его с собой и на поставление в Никею, и в Северо-Восточную Русь, и что тот был в здравии после работы над "Жизнеописанием" еще минимум шестнадцать лет, поскольку после 1262 года создал жизнеописание Александра Невского. Конечно, могло быть и так, но доказательств этому у нас нет, в то же время как в отношении Кирилла они имеются.
    И последнее, как объяснить, исходя из положения, что автор - близкое Кириллу лицо, его выражение в "Житии Александра Невского" "понеже слышах от отецъ своихъ", понятное только в устах митрополита? И как объяснить в "Жизнеописании" близость к словам Кирилла, сказанным Ростиславу, слова автора, намного их предвосхищающие, а не повторяющие?
    При сопоставлении всех "за" и "против" относительно авторства Кирилла некоторый перевес имеют "за". А насколько правилен этот вывод, покажет время.