В.Н.ДЕМИН

Историко-биографическая энциклопедия Руси
От Руси древней до Империи Российской

Это 1-я глава указанной выше книги. Выделение курсивом и жирным шрифтом сохранено авторское. Примечания автора, данные в книге в виде сносок, выделены более мелким шрифтом и приводятся непосредственно в тексте. Мои немногочисленные примечания даны курсивом в квадратных скобках. Иллюстрации (кроме безусловно необходимых для понимания содержания) здесь не приводятся ввиду их невысокого полиграфического качества и ссылки на них из текста исключены. Выдержки из предисловия см. в статье (). [Прим. Шишкина С.П.].

И никто ничто не мог сказать о тайне...
^{Городской романс}

Начальная русская летопись (иначе Исходя из этого в "Повести временных лет" совершенно четко обозначена начальная точка отсчета мировой истории. Это - планетарный катаклизм, получивший название потопа. Данное событие, в результате которого погибла большая и далеко не худшая часть человечества, описано в священных книгах почти всех древних народов, а также во множестве устных преданий. В Начальной русской летописи о потопе подробно рассказано в так называемой "речи философа", излагающего перед князем Владимиром основы христианского вероучения. Но и сама "Повесть временных лет" начинается с упоминания этого события, некогда до основания потрясшего мир в прямом и переносном смысле: "По потопе (то есть "после потопа") три сына Ноя разделили землю - Сим, Хам, Иафет". Следовательно, хочется нам того или нет, но писаная русская история начинается с потопа и послепотопных времен.

Природный катаклизм, о причинах которого рассказывается в моих предыдущих книгах [Речь идет о книгах В.Н.Демина "Тайны русского народа (1997), "Загадки Русского Севера" (1999), "Загадки Урала и Сибири" (2000), "Тайны земли русской" (2000). Прим. Шишкина С.П.], подробно описывается и в других древнерусских источниках. В одном из вариантов широко распространенного и популярного в Древней Руси апокрифа "Беседа трех Святителей" говорится, что потоп произошел на "земле Север". Более того, из контекста "Беседы", опирающейся какие-то древние сведения, следует, что на Севере последовательно произошло два потопа: один канонический - Ноев, другой - при его детях, спустя 89 лет. Каждый народ описывал вселенский катаклизм по-своему. И тем не менее, к примеру, в мифах североамериканских индейцев калапуйя утверждается то же самое, что и у античных авторов - Платона, Сенеки или Нонна Панополитанского: во время светопреставления Земля перевернулась и на ней почти не осталось людей.

События - уже исторические, - последовавшие за глобальной гидросферной катастрофой, на Руси также были хорошо известны, но они долгое время сохранялись исключительно в виде тайного и к тому же запретного знания. На бумагу же их занесли и сделали достоянием широкой читающей публики только в XVII веке, а потому большинством профессиональных ученых-историков они по сей день считаются подложными.

У нас ведь как принято считать: чем позже что-то записано, тем менее считается достоверным. Наивное заблуждение! Русские былины, коим многие сотни (а в первооснове своей, быть может, и тысячи) лет, стали записываться регулярно, начиная лишь с XVIII века ("Сборник Кирши Данилова") а систематически - только с середины XIX века, но ни у кого ведь не поворачивается язык сказать, что они - выдумка или даже конкретно - плод фальсификации сибиряка Кирши Данилова. А вот применительно к устным историческим преданиям сказать такое ничего не стоит. Но все по порядку...

Программное полотно Ильи Глазунова "Вечная Россия", посмотреть которое когда-то стекались толпы москвичей и приезжих, первоначально называлось "Сто веков". Срок отсчитан от предполагаемого исхода древних ариев со своей прародины, что послужило началом распада первичной этнолингвистической общности и появления самостоятельных народов и языков (раньше язык был общим). Символом былой прародины - полярной Мировой горой, помещенной в левом верхнем углу, и открывается зрительный ряд на композиции Глазунова. Здесь же читатель увидит множество персонажей русских летописей, а следовательно - и настоящей книги.

Но почему же сто веков? Разве десятью тысячами лет исчерпывается долгий путь и тернистая история древнего пранарода и его прямых наследников - славянских и русских племен? Ведь еще Ломоносов называл совсем иную дату, далеко выходящую за границы самой дерзкой фантастики. Четыреста тысяч лет (точнее - 399 000) - таков результат, полученный русским гением. А опирался он, как мы помним, на вычисления вавилонских астрономов и свидетельства египтян, зафиксированные античными историками. Именно тогда произошел один из тяжелейших по своим последствиям планетарных катаклизмов, ставших причиной гибели Гипербореи и катастрофического похолодания на Севере.

Однако в писаной истории действуют совершенно иные исторические даты. В реконструированной русские летописи, первой реальной датой, как уже отмечалось назван 852 год н.э. (или, в соответствии с древнерусским летосчислением, лето 6360), когда появился у стен Рюрика и его братьев. Именно с этой даты и принято было долгое время вести отсчет русской истории: в 1862 году даже было отмечено с превеликой помпой так называемое 1000-летие России по случаю чего в Великом Новгороде установили великолепный памятник по проекту скульптора Михаила Микешина, ставший чуть ли не символом российской государственности и монархии.

Есть, однако, в русских летописях еще одна дата не признанная официальной наукой. Речь идет о древнерусском сочинении, известном под названием "Сказание о Словене и Русе и городе Словенске", включенном во многие хронографы русской редакции, начиная с XVII века (всего известно около ста списков данного литературного памятника)*.
_{* Один из вариантов "Сказания" опубликован в качестве приложения в моей предыдущей книге "Тайны земли русской" (М., 2000)}

Здесь рассказывается о праотцах и вождях русского (и всего славянского) народа, которые после долгих скитании по всему миру появились на берегах Волхова и озера Ильмень в середине III тысячелетия до н. э. (!), основали здесь города Словенск и Старую Руссу и начали впечатляющие военные походы: как сказано в первоисточнике, ходили "на египетские и другие варварские страны", где наводили "великий страх".

В "Сказании" называется и точная дата основания Словенска Великого - 2409 год до н.э. (или 3099 год от Сотворения мира). Спустя три тысячи лет, после двукратного запустения, на месте первой столицы Словено-Русского государства был построен его градопреемник - Новгород. Потому-то он и назван "новым городом" - ибо "срублен" был на месте старого, по имени которого новгородцы долгое время еще продолжали прозываться "словенами" (таковыми их знает и Нестерова летопись). Досталась Ново-граду от его предшественника также и приставка Великий.

Современные историки-снобы, как и их позитивистски настроенные предшественники, не видят в легендарных сказаниях о Русе и Словене никакого рационального зерна, считая их выдумкой чистейшей воды, причем сравнительно недавнего времени. Так, прославленный наш историк Спору нет: конечно, безвестные историки XVII века что-то добавляли и от себя, особенно по части симпатий и пристрастий. А кто, скажите на милость, такого не делал? Карамзин, что ли? В историографических пристрастиях, верноподданнических восторгах и политических предпочтениях он был бóльшим католиком, чем сам Папа Римский. Уверовав однажды в удобную, с точки зрения самодержавия, версию о призвании варягов и отождествив их с норманнами, Карамзин безапелляционно отвергал любые отклонения от своей абсолютизированной схемы начальной русской истории и, не колеблясь, объявлял ложной или поддельной любую точку зрения, не совпадающую с его собственной. Что касается хронологии, то Древнейший (?!) период отечественной истории, как о том черным по белому написано в предисловии к 12-томному карамзинскому труду, начинается с 862 года (?!)*.

_{* У нас вообще давно укоренилась довольно-таки странная точка зрения, согласно которой верхняя хронологическая граница Древней Руси доводится до начала Петровских реформ, то есть фактически до XVIII века. Особливо поспособствовали превращению этой, вообще-то, заведомо абсурдной концепции литературоведы: ничтоже сумняшеся они все как один завершают древнерусскую литературу XVII веком. Дабы убедиться в этом, достаточно заглянуть в любой учебник, справочник, хрестоматию или 12-томное издание "Памятники литературы Древней Руси", где последние три тома приходятся на XVII век. Но и этого показалось мало: в издаваемой ныне 20-томной "Библиотеке литературы Древней Руси" (до 2000 года вышло 7 томов) "древность" доведена уже до XX века, и в последний том предполагается включить, к примеру, переписку крестьян-старообрядцев времен коллективизации. И это при том, что за бортом многотомного издания, претендующего на роль всеобъемлющего, остались действительно древние памятники - Токовая Палея, большинство летописей и архаичных апокрифов.

В сложившейся довольно-таки странной ситуации налицо
обыкновенная, хотя и далеко не безобидная, подмена терминов. Вместо того чтобы говорить о многогранной русской литературе до XVIII века как о старописьменной, акцент переносится на ее принадлежность к конкретной (названной почему-то древней) эпохе, причем последняя отстоит по своей верхней планке от нынешних времен чуть больше, чем на три века. Древность для Руси при подобной фальсификации хронологически оказывается совпадающей с европейским Возрождением и Реформацией и даже с эпохой буржуазных революций.}

По количеству же субъективных домыслов, тенденциозности и так называемой научной отсебятины (талантливо, однако, преподнесенной) "История Государства Российского" сто очков даст фору любому хронографисту и летописцу. Одно меланхолическое начало карамзинского труда чего стоит: "Сия великая часть Европы и Азии, именуемая ныне Россиею, в умеренных ее климатах была искони обитаема, но дикими, во глубину невежества погруженными народами, которые не ознаменовали бытия своего никакими собственными историческими памятниками". Вот ведь какой, по Карамзину, была Россия до появления Рюрика с братьями.

Карамзин как будто пересказывает "злого демона" русской историографии, одного из столпов псевдонаучного норманизма, почетного иностранного члена Санкт-Петербургской академии Августа Людвига Шлёцера (1735-1809). Разве не напоминает вышеприведенный пассаж Карамзина такое, с позволения сказать, шлёцеровское "умозаключение", касающееся древнейшей русской истории (речь идет конкретно о VII веке н. э.):

"Повсюду царствует ужасная пустота в средней и северной России. Нигде не видно ни малейшего следа городов, которые ныне украшают Россию. Нигде нет никакого достопамятного имени, которое бы духу историка представило превосходные картины прошедшего. Где теперь прекрасные поля восхищают око удивленного путешественника, там прежде сего были одни темные леса и топкие болота. Где теперь просвещенные люди соединились в мирные общества, там жили прежде сего дикие звери и полудикие люди".

Поразительно, но факт: сказанное Шлёцером относится как раз к той самой эпохе правления Конечно, у автора "Бедной Лизы" стиль поизящней, чем у немецкого историка-рационалиста или же у русских писцов XVII века. Можно даже сказать: стиль у основоположника русского сентиментализма близок к стилю пушкинской беллетристики. Недаром и сам Пушкин черпал в "Истории" Карамзина сюжеты и их тенденциозное истолкование: например, образ тирана и убийцы Бориса Годунова с "мальчиками кровавыми в глазах", который словно, не изменив облика и не переодев костюма, перекочевал из следнего тома "Истории" Карамзина в трагедию Пушкина. Так что еще вопрос, кто больший "невежда" в русской истории: тот, кто ведет ее начало от Словена и Руса, или тот, кто низводит свой народ до уровня троглодитов, считая, что в подобном состоянии славянские племена пребывали вплоть до принятия христианства.

Чаще всего говорят, однако: записи легенд о Словене и Русе позднего происхождения, вот если бы они были записаны где-нибудь до татаромонгольского нашествия, тогда совсем другое дело. Что тут возразить? Во-первых, никто не знает, были или не были записаны древние сказания на заре древнерусской литературы: тысячи и тысячи бесценных памятников погибли в огне пожарищ, после нашествия кочевников, собственных междоусобиц и борьбы с язычеством. По крайней мере, на дощечках "Велесовой книги" все, что нужно, отображено и сохранилось. Во-вторых, если говорить по большому счету о позднейших записях, то реально дошло до нас только в екатерининском списке XVIII века да в первоиздании 1800 года; оригинальная же рукопись (тоже, кстати, достаточно позднего происхождения), как хорошо известно, сгорела во время московского пожара 1812 года, и ее вообще мало кто видел.

А бессмертная "Калевала"? Карело-финские руны, содержащие сведения об архаичных гиперборейских временах, были записаны и стали достоянием читателей Старого и Нового Света только полтора века назад. И ни у кого не возникает сомнения в подлинности текстов. Еще позже на Севере был записан основной корпус русских былин. Кое-кто скажет: это - фольклор. А какая разница? Родовые и племенные исторические предания передавались от поколения к поколению по тем же мнемоническим законам, что и устное народное творчество.

Кстати, самый непотопляемый "довод", относящий "Сказание о Словене и Русе" к литературным произведениям, сочиненным в XVII веке (а то и в XVIII веке), не выдерживает никакой критики. Ибо почти за двести лет до того содержащиеся в нем сведения были записаны со слов устных информаторов Сигизмундом Герберштейном - послом императора Священной Римской империи, которую в то время возглавлял Габсбургский дом. Через 23 года после второго путешествия по России в Вене на латинском языке был издан объемистый труд посла под названием "Записки о Московии". Помимо личных наблюдений и впечатлений книга содержала краткую историю Руси, основанную на летописных источниках, в том числе и ныне утраченных (эти сведения пытливому и любознательному немцу сообщили сами русские, точнее - перевели по тексту какой-то утраченной летописи).

С трактатом Герберштейна был хорошо знаком и Карамзин, однако на столь важный (можно даже сказать - решающий) момент не обратил никакого внимания. Он даже предпринял попытку определить и вывести на чистую воду злостного выдумщика и сочинителя "Сказания о Словене и Русе". В обширном примечании № 91 к 1-му тому "Истории Государства Российского" прославленный историк с негодованием и плохо скрываемым презрением объявляет имя и фамилию "смутьяна" - некий Тимофей Каменевич-Рвовский, дьякон Холопьего монастыря, что на реке Мологе, одном из верхних притоков Волги.

Сей всезнающий дьякон, о котором нынче ничего уже больше нельзя узнать даже в подробнейшем современном "Словаре книжников и книжности Древней Руси" (здесь XVII веку отведено целых четыре тома), завершил в 1699 году в монастырской келье 4-томную (!) историческую рукопись, посвященную древностям Российского государства. Сегодня почему-то никого не волнует ее странная утрата. Во времена Карамзина 4-томный манускрипт хранился в Синодальной библиотеке (приводится даже номер единицы хранения), вот в ней, дескать, и следует искать первоисток всех недоразумений *. При этом полностью игнорируется, что к тому времени существовало уже не менее ста списков "Сказания о Словене и Русе" (многие из них были включены в текстовую ткань конкретных хронографов и летописцев). А на полтысячи лет раньше о князе Русе сообщали византийские и арабские авторы.

_{* Поразительно, но факт: облив грязью просвещенного дьякона и обозвав его невеждою в 1-м томе своей "Истории", Карамзин воздает этому же самому "невежде" высочайшую хвалу
уже в 4-м томе и полностью заимствует у того сведения о торге
(ярмарке) на Мологе, куда во времена Ивана Калиты съезжались немецкие, византийские, итальянские, персидские и иные купцы, и одних только питейных заведений (ну никак не может русский человек без кабака!) насчитывалось не менее семидесяти. Особой же похвалы Карамзина удостоился тот факт, что Тимофей Каменевич-Рвовский опирался на древнее устное (!) предание, которое бережно сохранил для потомков, включив его в свое историческое повествование. Вот тебе и раз: значит, когда ему было выгодно, Карамзин принимал устные исторические рассказы за истину и включал их в ткань собственной "Истории" в качестве непреложных фактов; а когда это никакой выгоды не сулило и оборачивалось одними историографическими неприятностями, устные предания, вне всякого сомнения имевшие древнейшие корни, предавал анафеме и остракизму. Такова цена хваленой объективности российского историка!}

Документальное подтверждение тому, что "Сказание о Словене и Русе" первоначально имело длительное устное хождение, содержится в письме в Петербургскую академию наук одного из ранних российских историков Петра Никифоровича Крекшина (1684-1763), происходившего, кстати, из новгородских дворян. Обращая внимание ученых мужей на необходимость учета и использования в исторических исследованиях летописного "Сказания о Словене и Русе", он отмечал, что новгородцы "исстари друг другу об оном сказывают", то есть изустно передают историческое предание от поколения к поколению. Это - очень важное свидетельство. Из него недвусмысленно вытекает: помимо летописной истории на Руси существовала всегда еще и тайная устная история, тщательно усваиваемая посвященными и также тщательно (но безо всяких записей) передаваемая от поколения к поколению.

Что представляли из себя подобные устные предания, тоже, в общем-то, известно. Ибо находились все-таки смельчаки, которые отваживались доверить бумаге или пергаменту сокровенное устное слово. Один такой рукописный сборник XVII века объемом в 500 листов, принадлежавший стольнику и приближенному царя Алексея Михайловича Алексею Богдановичу Мусину-Пушкину (ум. ок. 1669), был найден спустя почти двести лет после смерти владельца в его родовом архиве, хранившемся в Николаевской церкви вотчинного села Угодичи, что близ Ростова Великого. Манускрипт, содержавший записи 120 древних новгородских легенд, к величайшему сожалению, вскоре оказался утраченным: вывезти его в столицу для напечатания без разрешения собственника (а тот в момент находки отсутствовал) не представлялось возможным. Сохранился лишь пересказ новгородских предлетописных сказаний, сделанный собирателем русского фольклора Александром Яковлевичем Артыновым (1813-1896). Содержание многих полусказочных преданий практически совпадает с сюжетами "Сказания о Словене и Русе". Однако не владевший методикой научного исследования литератор-самоучка Артынов попытался "улучшить" имевшиеся в его распоряжении тексты, приблизить их архаичный язык к современному, нанеся тем самым древним памятникам непоправимый вред. Тем не менее налицо недвусмысленное доказательство существования корпуса древнейших новгородских сказаний и попыток сохранить их в записи для потомков.

Так было принято во все времена и практически у всех народов до тех пор, пока в их среде не появлялся какой- нибудь местный "отец истории" (вроде эллинского Геродота или русского Нестора) и не превращал устные сказания в письменные. Наиболее показательный пример (по времени, кстати почти совпадающий с появлением многочисленных копий "Сказания о Словене и Русе"), - "История государства инков", составленная в конце XVI века и опубликованная на староиспанском языке в Лиссабоне в 1609 году. Ее автор - инка Гарсиласо де ла Вега (1539- 1616), рожденный в законном браке сын испанского капитана-конкистадора и индеанки, принадлежавшей к высшим слоям инкского полукастового общества. Именно от матери и ее ближайших родственников будущий историк еще в детстве воспринял всю устную историю древнего народа, что дало ему возможность спустя десятки лет, переселившись в Испанию, связно изложить и издать ее в виде почти тысячестраничного труда. Русская версия собственной древней истории скромнее по объему, но "схема" ее устной передачи и история обнародования практически такая же, как и у тайной хроники инков.

Устные легенды о древнейших временах сохранялась в российской глубинке вплоть до XX века. Еще в 1879 году известный фольклорист Елпидифор Васильевич Барсов (1836-1917) опубликовал записанное в Беломоро-Обонежском регионе сказание о князе Рюрике, не совпадающее с официальной версией. Согласно северным преданиям, подлинное имя Рюрика было Юрик, и явился он в Новгород из Приднепровья. Новгородцы "залюбили" его за ум-разум и согласились, чтобы он стал "хозяином" в Новограде. (Р)Юрик наложил на каждого новгородца поначалу небольшую дань, но затем стал постепенно ее увеличивать, пока не сделал ее невыносимой (что впоследствии усугублялось с каждым новым правителем). Первые летописцы, упоминавшие имя Рюрика, вряд ли опирались на какие-то письменные источники, а, скорее всего, использовали устные известия,

В 1909 году братья Б.М. и Ю.М. Соколовы записали на Новгородчине от 70-летнего крестьянина Василия Степановича Суслова устное сказание о Подводя некоторые итоги, можно еще провести аналогию с различным изображением одних и тех же сюжетов средствами живописи. Скажем, евангельская сцена казни Иисуса Христа воссоздавалась тысячекратно на протяжении двух тысячелетий различными художниками. Каждая школа вносила свою трактовку и дополняла историю страстей Господних отличными от других подробностями и деталями. Русские иконы не спутаешь с творениями мастеров европейского Возрождения, а сюрреалистическая или иная модернистская трактовка не имеет ничего общего с общепринятыми традициями. Тем не менее все они воссоздают один и тот же эпизод мученической смерти Христа, и по любой из них можно восстановить действительное содержание евангельского рассказа. Точно так же обстоит дело и с преданием о прапредках русского народа: они дошли до наших дней отчасти в искаженном, отчасти в приукрашенном виде, записаны были очень и очень поздно. Тем не менее в них сохранилось то, что позволяет без особого труда восстановить основные события и имена предыстроии Руси.

* * *

Итак, древнейшая русская история была вовсе не такой, какой представлялась Карамзину и множеству послекарамзинских историков. В отличие от них Михаил Васильевич Ломоносов (1711-1765) усматривал в древних сказаниях русского народа отзвуки исторической действительности. Как отметил великий россиянин в своем главном историческом труде "Древняя российская история от начала российского народа до кончины великого князя Ярослава Первого" (изданном посмертно в 1766 году), даже если "имена Словена и Руса и других братей были вымышлены, однако есть дела Северных славян в нем (Новгородском летописце. - В.Д.) описанные, правде не противные (подчеркнуто мной. - В.Д.).

У устных преданий совсем другая жизнь, нежели у письменных. Как отмечал академик Борис Дмитриевич Греков (1882-1953), "в легендах могут быть зерна истинной правды". Поэтому непременным условием аналитического и смыслового исследования исторических сказаний является отделение "зерен от плевел". Легенды о происхождении любого народа всегда хранились как величайшая духовная ценность и бережно передавались из уст в уста на протяжении веков и тысячелетий. Рано или поздно появлялся какой-нибудь подвижник, который записывал "преданья старины глубокой" или включал их в подредактированном виде в летопись. Таким образом поэмы Гомера (беллетризированные хроники Троянской войны) были записаны еще в античные времена, русские и польские предания - в начале II тысячелетия н.э., Ригведа и Авеста - в XVIII веке, русские былины и карело-финские руны - в XIX веке и т.д. По логике же ученых-ригористов, раз Ригведа и Авеста (и соответственно - подавляющее большинство фольклорных произведений) не были записаны во времена их создания, значит, все эти тексты являются подложными.

Схема устной передачи, сохранения, записи и печатного воспроизведения древних текстов особенно наглядно представлена в магических заговорах. Никто не станет оспаривать, что подавляющее число заговоров (безотносительно, какому народу они принадлежат) уходят своими корнями в невообразимые глубины далекого прошлого. Например, во многих русских сакральных заговорах присутствуют такие архаичные мифологемы, как Остров Буян, Алатырь-камень и пр., наводящие на мысль о гиперборейских временах. Тексты эти исключительно консервативны, то есть передаются от поколения к поколению на протяжении многих тысячелетий практически без изменений. Передаются тайно, с оговорками и соблюдением различных условий - в противном случае заговор теряет свою магическую силу. Вместе с тем и сегодня любой, кто захочет и приложит не слишком большие усилия, может отыскать такой древний заговор (не обязательно в глухой деревне и у столетней старухи), записать его и при желании опубликовать. И что же - разве будет означать публикация, к примеру, 2000 года, что перед нами подлог, обман или фальсификация? Ничуть! Но ведь именно так рассуждают те, кто отвергают устную традицию передачи исторических знаний на том основании, что записи преданий, тысячелетиями передававшихся из рода в род и от поколения к поколению, дескать, сделаны недавно.

Отечественное летописание всегда опиралось на устную, зачастую фольклорную, традицию, в которой не могли не сохраняться отзвуки былых времен. Такова и древнейшая часть "Повести временных лет", посвященная событиям, случившимся до рождения Нестора-летописца, она опирается, главным образом, на устные предания. У самого Нестора имена Словена и Руса не встречаются. На то есть свои веские причины. Большинство из дошедших до наших дней древнейших летописей (и уж, во всяком случае, все те, которые были возведены в ранг официоза) имеют киевскую ориентацию, то есть писались, редактировались и исправлялись в угоду правящим киевским князьям Рюриковичам, а в дальнейшем - в угоду их правопреемникам московским великим князьям и царям. Новгородские же летописи, имеющие совсем иную политическую направленность и раскрывающие подлинные исторические корни как самого русского народа, так и правивших на Руси задолго до Рюрика князей, нередко замалчивались или попросту уничтожались. О том, что там выло раньше, можно судить по летописи новгородского епископа Иоакима (дата рождения неизвестна, умер в 1030 году), которая дошла лишь в пересказе Василия Никитича Татищева (1686-1750).

Начальное новгородское летописание в корне противоречило интересам и установкам киевских князей, к идеологам которых относились и монахи Киево-Печерской лавры, включая Нестора. Признать, что новгородские князья древнее киевских, что русская княжеская династия существовала задолго до Рюрика, считалось страшной и недопустимой политической крамолой во времена как Нестора, так и длительной борьбы великих князей Московских против новгородской самостийности и сепаратизма. Она подрывала право киевских князей на первородную власть, а потому беспощадно искоренялась. Отсюда совершенно ясно, почему в "Повести временных лет" нет ни слова о Словене и Русе, которые положили начало русской государственности не на киевском берегу Днепра, а на берегах Волхова. Точно так же игнорирует Нестор и последнего князя дорюриковской династии - Удивляться этому вовсе не приходится. Уже в XX веке на глазах, так сказать, непосредственных участников событий по нескольку раз перекраивалась и переписывалась история такого эпохального события, как Октябрьская революция в России. Из книг, справочников и учебников десятками и сотнями вычеркивались имена тех, кто эту революцию подготавливал и осуществлял. Многие из главных деятелей Октября были вообще уничтожены физически, а хорошо известные и совершенно бесспорные факты искажались в угоду новым временщикам до неузнаваемости. Ну, а спустя некоторое время наступала очередная переоценка всех ценностей, и уже до неузнаваемости искажался облик недавних баловней судьбы. Это в наше-то время! Что же тогда говорить о делах давно минувших дней?

И как при Сталине вычеркивался даже намек на то, что, скажем, Троцкий вместе с Лениным руководил Октябрьским восстанием в Петрограде (в то время, когда сам Сталин был неизвестно где), а в Гражданскую войну был председателем Реввоенсовета и фактическим вождем Красной Армии, - точно так же и во времена Нестора и киевского летописания изымались и выскабливались с пергамента любые упоминания про Словена да Руса и про то, что задолго до Киевской Руси в северных широтах процветала Словенская Русь, преемницей которой стала Русь Новгородская и лишь только после этого наступило время киевских князей.

Впрочем, исключительно важные, хотя и косвенные, упоминания все же сохранились, несмотря на жесткую установку на полное умолчание и позднейшие подчистки киевских цензоров. Например, есть в "Повести временных лет" одна, на первый взгляд, странная фраза о том, что жители Великого Новгорода "прежде бо беша словени". Переводится и трактуется данный пассаж в таком смысле, что новгородцы прежде, дескать, были славяне. Абсурднее, конечно, не придумаешь: как это так - "были славяне". А теперь кто же они, по-вашему? Объясняется все, однако, очень просто: Новгород был построен на месте старой столицы - Словенска (по имени князя Словена - основателя стольного града), и прежнее прозвание новгородцев - "словени", то есть "жители Словенска". Вот почему они "прежде бо беша словени" - и никакие "славяне" здесь ни при чем. А если и "при чем", то только в том смысле, что родовое имя всех нынешних славян ведет начало от имени волховских словен - насельников первой русской столицы Словенска и потомков русского князя Словена. Но эти самые "словени", то есть жители Словенска, встречаются и на других листах летописи: именно так Нестор первоначально и именует население Новгородской земли.

Однако точно в такой же вокализации - "словени" - употребляется в Начальной летописи и собирательное понятие "славяне" для обозначения единоплеменников - русских, поляков, чехов, болгар, сербов, хорватов и других, - говорящих на родственных славянских языках. Подчас на одном и том же летописном листе встречается одно и то же слово в различных смыслах, и для современного читателя возникает неизбежная путаница. Например, Нестор пишет: "Словени же седоша около езера Илмеря (кстати, здесь озеро Ильмень названо точно так же, как и в "Сказании о Словене и Русе" - по имени Ильмери - сестры легендарных князей), и прозвашася своимъ имянемъ, и сделаша градъ и нарекоша и Новъгородъ. А друзии седоша по Десне, и по Семи, по Суде, нарекошася северъ. И тако разидеся словеньский язык, тем же и грамота прозвася словеньская". Совершенно ясно, что в первом предложении здесь имеются в виду словени - бывшие жители Словенска, а ныне ставшие новгородцами. В последнем же предложении речь идет уже о славянах и общем для них славянском языке. Кроме того, данная фраза дает достаточно оснований для предположения, что некогда единый праславянский народ, говоривший на общем для всех праславянском языке, первоначально обитал там, где воздвигнуты были города Словенск и Руса (впоследствии Старая Русса), а Словен и Рус являлись предводителями того еще не расчлененного славянского племени: середина III тысячелетия до н.э. вполне подходит для искомого времени.

М.В. Ломоносов как никто другой понимал подоплеку описываемых событий. В изданном еще при его жизни "Кратком Российском летописце с родословием" (1760) великий русский ученый отмечал: "Прежде избрания и приходу Рурикова обитали в пределах российских славенские народы. Во-первых, новгородцы славянами по отменности именовались и город исстари слыл Словенском". Безусловно, тот факт, что "словени" были жителями и подданными древнего Словенска, основанного князем Словеном, хорошо было известно и Нестору, и его современникам. Но говорить об этом автор "Повести временных лет" не стал - побоялся или не посмел. Вот и пришлось подгонять историю под интересы заказчика. Остается только гадать, почему у Нестора сохранилось косвенное упоминание о древнейшей русской столице в контексте прежнего прозвания новгородцев - "словени" (то есть подданные князя Словена и жители города Словенска, столицы Словенского княжества). Были ли в самой Несторовой летописи какие-то другие подробности на сей счет, впоследствии соскобленные с пергамента бдительным цензором, вряд ли когда-нибудь удастся узнать. Скорее всего - с учетом политической конъюнктуры, - дополнительных подробностей не было, а случилась непроизвольная оплошность - случайно оговорился монах.

А может, и не случайно. Ведь "Повесть временных лет" - не бесстрастно повествовательное произведение, а остро полемическое и обличительное, что проявляется в особенности там, где православный монах обличает язычество или полемизирует с иноверцами - мусульманами, иудеями, католиками. Но не только! Вся Начальная летопись имеет ясно выраженную тенденциозную направленность. Ее автору необходимо было в первую очередь доказать первородство киевских князей и легитимность династии Рюриковичей.

Сделать это было не так-то просто: население Приднепровья, да и всей Руси в целом свято хранило память о первых русских князьях - Русе, Словене, Кие, Аскольде, Дире и других. Поэтому приходилось прибегать к двум безотказным фальсификационным приемам - искажению и замалчиванию. С Кием, Аскольдом и Диром было проще - им было приписано некняжеское происхождение, и все сомнения в претензии Рюриковичей на киевский престол автоматически отпадали. Со Словеном и Русом было сложнее: оспаривать то, что являлось бесспорным, было бессмысленно и смехотворно. Гораздо надежней было сделать вид, что ничего подобного и в помине не было. Авось со временем народ про то вообще позабудет.

Взглянем в данной связи еще раз на знаменитое вступление (зачин) к "Повести временных лет": "Се повести времяньных лет, откуда есть пошла Руская земля, кто в Киеве нача первее (выделено мной. - В.Д.) княжити, и откуда Руская земля стала есть". Большинству современных читателей видится в Нестеровых словах набор из трех вопросительных, чуть ли не элегических предложений. В действительности же здесь никакие не вопросы, а безапелляционные утверждения (чуть ли не политические лозунги, понятные современникам Нестора). Кое-кто готов видеть в них поэтические повторы. На самом деле здесь налицо чисто риторические приемы, обусловленные полемическими потребностями. Нестору во что бы то ни стало необходимо доказать, что киевские князья Рюриковичи "первее" на Руси кого бы то ни было. "Первее" в смысле "раньше" - вот оно, главное, ключевое слово Нестерова зачина, да и всей летописи в целом.

Не все, однако, это правильно понимают, потому и переводят вместо "первее" (что вообще не требует никакого перевода) как "первым": "Кто в Киеве стал первым княжить". То есть: "Кто был первым киевским князем" - вот и весь, дескать, вопрос. Ничего подобного! Казалось бы, нейтральный Несторов вопрос: "Кто в Киеве нача первее княжити" - имеет важнейший (хотя и скрытый) политический смысл и подразумевает окончание: "Кто в Киеве начал раньше княжить, чем в каком-то там Новгороде, то есть бывшем Словенске Великом". Потому-то и повторено еще раз почти дословно начальное утверждение, которое так и хочется прочитать: "Сейчас я вам разъясню, "откуда Русская земля стала есть". Отсюда, из Киева она стала есть, и ниоткуда более!

Кстати, Киев поминается только в Лаврентьевском списке Несторовой "Повести". В Ипатьевской летописи начертано безо всякого упоминания Киева: "...Откуда есть пошла Руская земля, стала есть, и кто в ней почалъ первее княжити". А Аскольд и Дир именуются здесь первыми киевскими князьями. Но, во-первых, это позднейшая приписка (она сделана перед Нестеровым текстом), а во-вторых, не меняет главной политической цели киевского летописания - доказать первенство Киева и его властителей на Русской земле и замолчать имена древних русских правителей - Словена и Руса.

Из всего вышесказанного становится понятным также и то, на первый взгляд, странное обстоятельство, почему "Сказание о Словене и Русе" мощным рукописным потоком вошло в обиход русской жизни начиная только с XVII века. Почему так произошло - догадаться в общем тоже нетрудно. В 1613 году на Земском соборе в Москве царем был избран Михаил Федорович Романов - представитель новой династии, правившей в России до 1917 года. Род Рюрика угас, и можно было уже не опасаться преследований и репрессалий за пропаганду крамольных сочинений, опровергающих официальную (в прошлом) точку зрения. Еще недавно за подобное вольнодумство можно было попасть на плаху или на дыбу, лишиться языка (чтобы не болтал) и глаз (чтобы не читали).

Уместно провести и такую аналогию. До XX съезда КПСС так называемое Ленинское завещание, известное более как "Письмо к съезду", считалось сверхсекретным документом. Тем не менее, оно тайно распространялось в списках, хотя за хранение, распространение или даже прочтение данного документа в годы массовых репрессий можно было попасть под "расстрельную статью". Причем самой поразительной в таких случаях была формулировка приговора: "за чтение (хранение или распространение) фальшивки, именуемой Ленинским завещанием". Теперь эту "фальшивку" можно прочитать в любом собрании сочинений Ленина.

Ну, а как расправлялись с инакомыслием, скажем, во времена Ивана III, свидетельствует тот урок, который преподал государь всея Руси новгородцам, наглядно продемонстрировав отношение властей предержащих ко всякому вольнодумству. Когда многих православных жителей Великого Новгорода попутал бес и они в массовом порядке вдруг вознамерились принять иудейское вероисповедание (так называемая "ересь жидовствующих" - о ней подробно будет рассказано в 6-й главе), царь не стал дожидаться конца этой странной истории и задушил ересь в колыбели: многих ее приверженцев заживо сожгли в срубах, остальных люто пытали, заставляя отречься от крамольных идей, затем отправили в ссылку.

В дальнейшем также мало что изменилось. Официозная история всегда защищалась всеми доступными властям способами. Любые посягательства на канонизированную точку зрения и отклонения от установленного шаблона беспощадно подавлялись. Разве не приговорил сенат к публичному сожжению уже в XVIII веке трагедию Якова Княжнина (1742-1791) "Вадим"? А почему? В первую очередь потому, что скупые сведения Никоновской (Патриаршей) летописи о восстании новгородцев во главе с Вадимом Храбрым против Рюрика и его семьи противоречили официальным придворным установкам. И так было всегда - вплоть до наших дней.

Воистину "Сказание о Словене и Русе" должно стать одним из самых знаменитых произведений отечественной литературы. Пока же оно знаменито только тем, что известно узкому кругу скептически настроенных специалистов и неизвестно широкому кругу читателей. Восстановление попранной истины - неотложное требование нынешнего дня!

* * *

В самой Несторовой "Повести временных лет" также имеется достаточно фактов, свидетельствующих о развитой и цветущей русской истории задолго до Рюрика. Прежде всего это относится к сказанию об апостоле Андрее. Он посетил территорию современной России в I веке н. э., благословил Русскую землю и предрек ей великое будущее. Нестор повествует:

"Когда Андрей учил в Синопе и прибыл в Корсунь, он узнал, что недалеко от Корсуни - устье Днепра, и захотел отправиться в Рим, и направился в устье Днепровское и оттуда пошел вверх по Днепру. И случилось так, что он пришел и остановился под горами на берегу. И утром поднялся и сказал бывшим с ним ученикам: "Видите ли горы эти? На этих горах воссияет благодать Божия, будет город великий и воздвигнет Бог много церквей". И поднялся на горы эти, благословил их, и поставил крест, и помолился Богу, и сошел с горы этой, где впоследствии возник Киев, и пошел по Днепру вверх. И прибыл к словенам, где ныне стоит Новгород, и увидел живущих там людей - каков их обычай и как моются и хлещутся, и удивился им. И отправился в страну Варягов, и пришел в Рим, и доложил о том, как учил и что видел, и рассказал: "Удивительное видел я в Словенской земле на пути своем. Видел бани деревянные, и разожгут их сильно, и разденутся догола, и обольются квасом кожевенным, и возьмут молодые прутья, и бьют себя сами, и до того себя добьют, что вылезут еле живые, и обольются водою студеною, и так оживут. И делают это постоянно, никем не мучимые, сами себя мучат, совершая таким образом омовение себе, а не мучение". Слушавшие это - удивлялись. Андрей же, побыв в Риме, пошел в Синоп".
(Перевод А.Г. Кузьмина)

Эта легенда, которую вслед за Нестором, приводят и другие русские летописи, считается соответствующей реальным событиям и фактам только в рамках истории церкви. Что касается светских историков-"профессионалов", то они в один голос признают ее недостоверной, выдуманной и искусственно вставленной из конъюнктурных соображений. Такая точка зрения доминировала и являлась недискуссионной на протяжении всего времени, когда новозаветные легенды (как, впрочем, и ветхозаветные) считались мифологией чистейшей воды. Лично я так не считаю и никогда не считал. Все апостолы - такие же исторические личности, как и их Учитель. А потому и путешествие Андрея Первозванного по территории южной и северной Руси - вплоть до острова Валаам, древнего русского святилища, - в высшей степени вероятны.

В данном же случае речь идет о другом, а именно о том, что Нестор прекрасно знал: во времена пришествия апостола Андрея жизнь на Руси кипела в полную силу. Всюду, где прошел по Русской земле Андрей Первозванный, он видел не живущих по-скотски, "звериньским образом" людей, как это рисовалось позднейшим христианским хронографистам и историкам шлёцерско-карамзинской ориентации, а процветающие славяно-русские общины, занятые насыщенным и продуктивным трудом - строительством, хлебопашеством, охотой, рыбной ловлей, обучением ратному делу и т.д. Повсюду высились укрепленные города и крепости, окруженные мощными бревенчатыми стенами. И если не было еще Киева (что тоже еще вопрос!), то на берегу Волхова жизнь била ключом. Можно предположить, что слова летописца о месте, где "идеже ныне Новъгородъ", относятся к первой русской столице - Словенску, куда, собственно, и направлялся любимый ученик Иисуса Христа. Грубо говоря, с этих позиций совершенно неважно, кто именно путешествовал в ту пору по Древней Руси. Важно другое: в летописи сохранились достоверные сведения о жизни наших пращуров в те далекие времена.

В устных преданиях Валаамского монастыря сохранились дополнительные подробности о пребывания апостола Андрея на Ладоге. Валаамская обитель подвергалась неоднократному погрому и разграблению, главным образом со стороны шведов, вплоть до Ништадтского мирного договора 1721 года претендовавших на Приладожье. Огню предавались хранилища и архивы. Особенно опустошительным оказался один из последних литовских набегов (еще одни претенденты на Святой остров): переправившись на остров по зимнему льду Ладожского озера, литовцы не только истребили поголовно захваченных в плен монахов, но и сожгли дотла бесценные книги и рукописи. Устное же слово в огне не горит и в воде не тонет. Священные предания Валаама неистребимы так же, как и дух этого сакрального острова. В начале XIX века удалось реконструировать и записать древние предания, согласно которым апостол Андрей Первозванный "прошед Голяд, Косог, Роден, Скеф, Скиф и Словен смежных, лугами [степью] достиг Смоленска, и ополчений Скоф и Словянска Великого и, Ладогу оставя, в лодью сев, в бурное вращающееся (?) озеро на Валаам пошел, крестя повсюду, и поставлял по всем местам кресты каменные..." Ныне близ Никоновой бухты, где некогда апостол Андрей причалил к острову, построен Воскресенский скит. Монастырская братия свято чтит память о пребывании здесь почти две тысячи лет тому назад первого ученика Иисуса.

Апостол Андрей - вообще личность очень загадочная. С одной стороны, он - любимый ученик Христа, ярый приверженец нового учения, первым откликнувшийся на призыв Учителя следовать за ним и первым объявивший его мессией (Иоан. 1, 41), почему и получил прозвище Первозванного. С другой стороны, о нем мало что известно. Евангелия немногословны в отношении апостола № 1. Он - родной брат Петра, о котором Евангелия, последующие книги Нового Завета и церковная история сообщают куда больше. Андрей был рыбаком, вместе с братом ловил рыбу на Галилейском озере, затем ушел к Иоанну Крестителю и некоторое время был его учеником, пока не был призван на Иордан Иисусом. Дальше, после смерти и воскресения Христа, он появляется уже путешествующим и проповедующим на Руси, по возвращении откуда в греческом городе Патры был распят на косом кресте по приказу римского проконсула. Две всегда симпатизировавшие друг другу страны считают Андрея Первозванного своим небесным покровителем - Россия и Шотландия. В память о мученической смерти апостола здесь особо почитается косой Андреевский крест.

Русские летописи лишь добавили загадок к биографии апостола Андрея - и не только подробным рассказом о его путешествии по Приднепровью, Новгородчине и Приладожью. Радзивиловская летопись подкрепляет это сообщение любопытнейшей иллюстрацией, где изображено водружение креста на берегу Днепра (см. рис. слева). Но что особенно интересно - в правом верхнем углу миниатюры нарисован летательный аппарат, похожий на современный космический корабль (такими были первые автоматические спутники, а впоследствии - и спускаемые аппараты). Что же это такое на самом деле? На комету или звезду совсем не похоже, к тому же существовали незыблемые каноны их изображения. Сходные изображения "летательных аппаратов", то есть практически той же конфигурации да еще с человекоподобными существами внутри, изображены на фресках Дечанского православного монастыря в Косово (Югославия). Что это за традиция? Откуда черпали идентичные образы художники разных времен и стран? Что послужило для них моделью? Современные историки и искусствоведы бессильны ответить на поставленные вопросы.

Небесные объекты, напоминающие искусственные спутники, на древнерусских миниатюрах встречаются, как правило, когда речь идет о чудесных явлениях и знамениях. Например, точно такой же "спутник" изображен в иллюстрированной древнерусской рукописной книге "Слово похвальное на зачатие святого Иоанна Предтечи", где рассказывается о спустившемся с небес ангеле и возвещении им чуда: неплодная жена священнослужителя Захарии Елисавета по благословению Господа должна зачать и родить будущего пророка - Иоанна Крестителя. Естественно, перед глазами русских художников были какие-то образцы и шаблоны, но о том, что именно они изображали в глубокой древности, теперь можно только догадываться. Еще более поразительный "неопознанный летательный объект" представлен на одной из икон XVI века на тему Апокалипсиса из собрания Государственной Третьяковской галереи: здесь изображена типичная двухступенчатая ракета с отделяемым модулем и тремя соплами, из которых вырываются языки пламени. О космических реминисценциях в книгах Ветхого и Нового Завета существует необъятная литература; в некотором роде обобщенный материал можно найти в книге Алана Ф. Элфорда "Боги нового тысячелетия" (М., 1998).

* * *

Большинство русских летописей дают целостную и неусеченную панораму событий мировой истории и ее неотъемлемой части - истории Руси и России: она начинается с послепотопных времен, и там, где только возможно, хронологические пробелы заполняются скупыми и, как правило, легендарными фактами. Подобная целостность обеспечивается присутствием в составе основополагающих летописей "Повести временных лет", ведущей начало русского летосчисления от Ноя и его сыновей. Далее следуют отсутствующие у Нестора "блоки" событий далекого прошлого. И первый среди них - история Мос(о)ха, внука Ноева и одного из праотцев русского народа.

Имя Мосох (Моск) фигурирует в древнееврейском оригинале Ветхого Завета и у Иосифа Флавия в "Иудейских древностях". В современном русском переводе Библии он назван Мешехом. От него, в конечном счете, ведут свое название река и город Москва, а также наименование страны - Московия. Густынская летопись, которую очень не любят историки-снобы, по данному поводу пишет: "Глаголют неции, яко от Мосоха сына шестаго Афетова наш народ Славянский изыйде, и мосхинами си ест Москвою именовася от сея москвы вси Сарматы, Русь, Лахи, Чехи, Болгаре, Словени изыйдоша". Развивая эти мысли, русский историк и дипломат Петровского времени Алексей Ильич Манкиев (год рождения не известен, умер в 1723 году), находясь в шведском плену, написал не изданный до сих пор трактат "Ядро истории Российской". В нем Мосох не просто назван патриархом народов московских, русских, польских, чешских, болгарских, сербских и хорватских, но поименован также родоначальником всей России. [Утверждения далеко не бесспорны. Лингвисты обоснованно пришли к выводу, что название Москвы-реки, давшее имя городу, угро-финского происхожления. Так может быть именно коренные угорские народы (карелы, вепсы, мордовцы, марийцы или, если хотите, зауральские ханты и манси) являются потомками билейского Мосха? Прим. Шишкина С.П.]

Скрупулезно и панорамно данная проблема была проанализирована также и Василием Кирилловичем Тредиаковским (1703-1768) в обширном историческом труде с подробным, в духе XVIII века, названием: "Три рассуждения о трех главнейших древностях российских, а именно: I о первенстве словенского языка над тевтоническим, II о первоначалии россов, III о варягах-руссах, словенского звания, рода и языка" (СПб., 1773). В этом незаслуженно забытом трактате только вопросу о Мосохе (Мосхе) как прапредке московитов-москвичей посвящено не менее двух десятков страниц. Вывод таков: "...Рос-Мосх есть праотец как россов, так и мосхов... Рос-Мосх есть едина особа, и, следовательно, россы и мосхи суть един народ, но разные поколения... Рос есть собственное, а не нарицательное и не прилагательное имя, и есть предимение Мосхово".

Тредиаковский, как никто другой, имел право на вдумчивый историко-лингвистический и этимологический анализ вышеочерченных проблем. Всесторонне образованный ученый и литератор, обучавшийся не только в московской Славяно-греко-латинской академии, но также в университетах Голландии и парижской Сорбонне, свободно владевший многими древними и новыми языками, работавший штатным переводчиком при Академии наук в Санкт-Петербурге и утвержденный академиком по латинскому и русскому красноречию, выдающийся отечественный просветитель стоял вместе с Ломоносовым у истоков русской грамматики и стихосложения и явился достойным продолжателем Татищева в области русской истории. Помимо завидной эрудиции, Тредиаковский обладал редким даром, присущим ему как поэту, - чувством языка и интуитивным пониманием глубинного смысла слов, что неведомо ученому-педанту.

В свою очередь, М.В.Ломоносов по поводу вопроса, можно ли именовать Мосоха прародителем славянского племени вообще и русского народа в частности, высказался гибко и дипломатично. Великий россиянин не приняли бесповоротно, но и не отверг категорически возможности положительного ответа, оставляя "всякому на волю собственное мнение". Аналогичным образом было расценено и предположение о вероятном родстве московитов-славян с Геродотовым племенем месхов, оказавшихся в конечном счете в Грузии.

Следующий важнейший "блок" российской истории связан с личностями Словена и Руса, чьи фигуры слишком важны и смыслозначимы, чтобы их можно было проигнорировать. Тем не менее произошло именно так: в угоду господствующей идеологии и собственным интересам Карамзин, не задумываясь, срубил живое древо начальной русской истории, а из полученных обрубков попытался соорудить нечто невразумительное (повторяю, речь идет о дорюриковской эпохе). Историографический идол был встречен с восторгом и немедленно канонизирован: дескать, зачем нам легендарно зафиксированное бремя почти 5-тысячелетней истории - хватит с нас и одной тысячи.

Но так было не всегда! Вплоть до конца XVIII века продолжалось повсеместное распространение "Сказания о Словене и Русе", которому благоволил Петр Великий. Не позже 1789 года в Петербурге, когда в Париже штурмовали Бастилию, была издана полная версия одного из списков легендарной истории русского народа под названием "Сказание в кратце о скифех, и о славянах, и о Руссии, и о начале и здании Великого Нова града, и о великих государех российских". Год издания на титуле обозначен не был (издание датируется по другим признакам), зато публикация заканчивалась припиской: "Печатано от слова до слова с древнейшей рукописной тетради".

Менее чем за 20 лет до выхода 1-го тома "Истории Государства Российского" усилиями двух русских подвижников был издан 4-томный труд под названием "Подробная летопись от начала России до Полтавской баталии" (СПб., 1798-1799). В свое время сей анонимный труд в виде обширной рукописи был обнаружен в Спасо-Ефимиевом монастыре и долгое время приписывался известному просветителю и сподвижнику Петра Великого Феофану Прокоповичу (1681?--1736) (собственно, каких-то серьезных оснований сомневаться в данном авторстве никогда не было и по сей день нет). Опубликовал фундаментальный исторический труд, получивший хождение в списках, всесторонне одаренный деятель русской культуры эпохи классицизма Николай Александрович Львов (1751-1803), известный одновременно как поэт, музыкант, архитектор, график, теоретик искусства, фольклорист, изобретатель и издатель (его именем названа Львовская летопись). Помогал ему в предварительном редактировании и комментировании 1-го тома, касающегося древнейшей русской истории, другой выдающийся деятель эпохи Просвещения - профессиональный историк Иван Никитич Болтин (1735-1792).

Авторитет обоих публикаторов говорит сам за себя. Симпатия же их, вне всякого сомнения, на стороне Феофана Прокоповича и его "Подробной летописи". А начинается она, как и полагается для нормальной исторической книги, со Словена и Руса, чья стародавняя деятельность излагается подробно и непредвзято. О серьезном отношении в Петровскую эпоху к легендарной русской истории свидетельствуют хотя бы названия некоторых глав: "О начале великого града Словенска, еже есть ныне Великий Новград; о первых князьях новгородских и их потомках"; "О начале Старой Русы" (в оригинале с одним "с"; в основу первых двух глав как раз и положено "Сказание о Словене и Русе" как отправной пункт писаной русской истории); "О Мосхе прародителе словенороссийском и о племени его"; "О наречении Москвы, народа и царственного града". Кстати, в библиотеке Карамзина имелись все четыре тома этого уникального издания, но он предпочел перекроить историю на свой лад и избавиться, как от ненужного хлама, от "лишних" 25 веков легендарной истории.

Почва для этого, однако, была подготовлена задолго до Карамзина. Наступление на русскую историю началось в самые мрачные годы бироновщины - из стен Российской академии наук, страдавшей, как известно, от засилия немцев. Первый удар с благословения самого Бирона нанес Готлиб Зигфрид Байер (1694-1738)- автор первого "норманистского манифеста", опубликованного в 1735 году, в самый разгар бироновского беспредела. По примеру своего патрона академик даже не говорил по-русски, мало того, считал незнание русского языка одним из отличительных признаков академической культуры. Он-то и взрастил на русофобских дрожжах многих последующих ненавистников русской истории и культуры. Причем национальность в данном случае не играла особой роли: среди русских историков приверженцев так называемой норманнской теории оказалось не меньше, чем среди иноземных злопыхателей.

То же относится и к легенарной предыстории русской народа. На нее по-прежнему наложено табу. Дело доходит до абсурда. Некоторые маститые ученые боятся даже вслух произносить имена Словена и Руса. Так случилось, к примеру, с известным историком академиком Михаилом Николаевичем Тихомировым (1893-1965). Публикуя один из многочисленных хронографов XVII века, открывающийся историей Словена и Руса, он, тем не менее, в собственных комментариях избегает даже упоминать крамольные имена, а ухитряется ограничиться следующей обтекаемой формулировкой: 1-я часть "представляет собой легендарный летописец, о содержании которого дает представление текст, напечатанный у Попова и Гилярова-Платонова". Вот так-то! Вместо того чтобы сказать: легендарная история Словена и Руса напечатана мною ниже, публикатор ссылается на малодоступные издания своих предшественников, имея при этом в виду сборники XIX века: Попов А.Н. Изборник славянских и русских сочинений и статей, внесенных в хронографы русской редакции. М., 1869; Гиляров Ф.А. Предания русской начальной летописи. М., 1878. Идеологический дискомфорт и неуверенность обернулись тем, что уважаемый академик перепутал двух Гиляровых: упомянутого выше публикатора "Сказания о Словене и Русе" Федора Александровича Гилярова - филолога-слависта и Никиту Петровича Гилярова-Платонова - публициста и философа, который к изданию древнерусских летописей никакого отношения не имел.

См. далее ;

На главную